Марьяна Олейник: как вернуть утерянный аппетит к материнству

В гостях у «Матрон» — Марьяна Олейник, психолог, доула, автор книги «Разговор с доулой», мама 4-х сыновей. Марьяна сама сталкивалась с горем (ее муж погиб, когда дети были совсем маленькие) и много работает с травмами других людей в своих психологических курсах. Мы поговорили с Марьяной о непростых вещах, о которых обычно стараешься не думать. Постарались найти ответы на вопросы, которые страшно задавать даже самому себе.

Марьяна, расскажи о своей семье…

Моя семья состоит из пятерых человек и кучки животных. Мои сыновья — Рой, ему скоро 12 лет, Юра, ему 9 — учатся в вальдорфской школе с музыкальным уклоном. Лукьян (почти 6) — ходит туда же в вальдорфский садик, Демьян (1,9) — малыш, который со мной или с няней. И я — их родитель, учусь, работаю, занимаюсь творчеством. Есть еще собака, кошка и два попугая.

Ты растишь четверых детей без мужа. Работаешь и учишься одновременно. Нагрузка высока, и ее не с кем разделить. Получается, у тебя нет этой опции «дожить до вечера, сдать детей мужу и отдохнуть». Что можно сделать в таких обстоятельствах? Как научиться не доживать до вечера или детского отбоя, а просто жить с детьми? Как быть в те дни, когда хочется просто забраться под подушку с головой и там остаться на месяц, а надо кормить-одевать-отводить в садик-играть-читать?  

Когда не становится того, с кем можно разделить заботы о ребенке, эти ожидания тоже исчезают. На самом деле это, хоть и больно по ряду других причин, но имеет очень оздоравливающее свойство: ты перестаешь делить свою жизнь на две части — «вот здесь я отсиживаю срок с ребенком», а «тут я, как раньше, пытаюсь побыть сама с собой». Ты просто научаешься жить с детьми. Они и вправду становятся частью твоей жизни, а не видом работы — работы мамой. Вы становитесь семьей, одной командой, где каждый воспринимается всерьез.

Это какое-то иное измерение, очень настоящее. Если тебе нужно в душ, ты придумываешь, как пойти в душ. Если нужно работать, находится способ, как сделать это при детях. Мне кажется, это и для детей очень важно. Это позволяет им соприкоснуться с реальностью взрослого, делает вас ближе. Ты просто честно говоришь: дети, сейчас я буду работать, ко мне заходить нельзя, это важно, потому что работа дает денежки. Я закончу работу, потом куплю вам что-нибудь вкусное, и мы пойдем гулять. Понятно, что текст может быть другим, важно передать смысл.

Дети быстро узнают, что от близости можно уставать, и это нормально. Это не воспринимается ими как отвержение. Здесь родителем транслируется ценность бытия с самим собой.

Стоит ли матери показывать детям свою слабость, плакать при детях? Или это обернется против нее со временем?

Мне кажется, это очень зависит от обстоятельств жизни. Если в семье кто-то умер или мама с папой разводятся, мне кажется совершенно нормальным и даже важным плакать при детях: так легализуется и их право на горевание. Если эти слезы с сохранением внутреннего центра, то есть ты можешь, плача, ответить ребенку на вопросы, налить попить, если он просит, — это переносимые для ребенка слезы. Если мама в истерике и театрально рвет на себе волосы, тут дело не в слезах, а в том, что мама в принципе психологически незрела, она сама еще ребенок. И тогда слезы — это лишь частное проявление не очень хорошей, мягко скажем, тенденции в ее родительстве.

Есть ряд ситуаций, в которые мне просто не хочется посвящать детей, слишком это все трудно для них. И если я могу потерпеть со своими слезами до вечера, то я терплю.

Мне кажется, важно слезами показывать, что: а) от слез мир не рушится, человек не рассыпается, а наоборот, наступает облегчение; б) есть ситуации, в которых слезы рождаются сами собой, и это нормально — значит, человек живой, восприимчивый. То есть это такой опыт, когда слезы помогают пережить какой-то процесс, они не бессмысленны. И после слез мама снова с детьми. Тогда и у детей не формируется страха перед собственными слезами, а это очень важно. Тщетность — одно из самых важных чувств для совладания с реальностью, для взросления.

Как возвращаться в родительство после горя, перенесенной травмы? Как вернуть себе утерянный «аппетит» к материнству?

В связи с сильным жизненным потрясением возникает такое явление, как посттравматический синдром. Он много в чем может выражаться, в частности — в потере интереса к какой-либо значимой части твоей жизни до травмы. По этому принципу в связи с травмой нередко «выпадает» материнство.

Думаю, есть большая разница между тем, что женщина в депрессии и не замечает того, что выпала из материнства или не придает этому значения, и тем, когда ее это волнует и она пытается вернуться в «то, как было», в прежнюю включенность в детей.

Меня это очень беспокоило, потому что других взрослых на подхвате, которые были бы значимыми для детей и могли бы утолять их голод по теплу, привязанности, — у меня не было. В семьях, где такие взрослые есть, это, с одной стороны, дает маме фору, возможность дольше побыть в депрессии, а с другой — это же и демотивирует из нее выбираться.

У меня был стимул — дети, которые меня ждали. Справедливости ради, не могу сказать, что я была в тотальной «отключке». Повторю, я была с ними одна, помощников не было, и отключиться было просто невозможно, во всяком случае с такой мамой, как я. Окружающие, кстати, не очень понимали, о чем я: ведь со стороны я была все такой же заботливой и теплой с детьми, и так оно и было.

Но знаю, что бывает и куда более жесткое влияние депрессии на материнство. Что делать? Да плакать, что еще. Ты никак не поторопишь процесс переживания. Это как роды: можно только не препятствовать. В противном случае он затормаживается. Например, если пытаешься боль во время схваток не пустить. Та же аналогия: когда зажимаешься, раскрытие не идет, и прогресса в родах тоже нет. С болью душевной то же самое: попытки обезболиться, сделать вид, что я ничего не чувствую, вот эти все «развеяться», «отвлечься» — полная ерунда, потому что вообще никак не помогает гореванию. А значит, и к детям не возвращает.

Важно знать, что горе имеет четкие стадии проживания, если по ним двигаться — горе конечно.

Другими словами, в первую очередь важно разрешить себе быть в горе. А еще — горевать, что и материнство твое провалено на какое-то время, и это пятно на детстве детей уже появилось, уже есть. Чем быстрее женщина выйдет из отрицания и признает, что она, как мама, в депрессии, — тем быстрее пойдет процесс. Плакать. Слезы растапливают и вымывают все-все изнутри.

Что может сделать мама для своих отношений с детьми, когда она понимает, что находится в депрессии?

Признать, что сейчас ты живешь в аварийном режиме. Что сейчас не получится «как надо» и «как правильно», сейчас будет неправильно, но это — конечно. Что сейчас важно выжить, а как выплывешь, будешь восстанавливать детей. Здесь все просто: ваш самолет потерпел крушение, сначала кислородная маска на себя, потом — на ребенка.

Что еще можно сделать? Продумать ресурсы для детей, дополнительные источники радости для них. Может быть, это будет какая-то студия для ребенка, в которой он души не чает; любое увлечение, особенно если в нем есть группа очень теплых людей, с янушкорчаковским взрослым. Это идеально.

Поговорить ребенком о том, что маме сейчас трудно. Дать понять, что вот такая мама — это ненормальный вариант мамы, мол, не запечатлевай это себе как норму, это очень важно. Сказать, что мама вернется. Подобрать такие слова, чтобы ребенок поверил, что когда мама справится, снова будет тепло и хорошо. Это и для мамы очень важно: когда она говорит это ребенку, она и себе дает такой позитивный зарок на возвращение в себя. И, конечно, снимает напряжение. Ребенку лучше знать горькую правду, чем не знать ничего и только выхватывать из пространства что-то не то и объяснять это собственной плохостью.

А самой маме, повторю, — плакать. Писать, выписывать свои чувства — это самый эффективный и доступный способ терапии. Если есть желание и возможность — пойти на психотерапию. Но мне важно сказать о том, что если такой возможности нет, это не значит, что из депрессии ты не выберешься. Опять же, это как с родами: если нет акушерки, это вовсе не значит, что ты не родишь. Если позволять психике делать свое дело, она проведет тебя через все стадии горевания. Просто наблюдай в себе все состояния и ни на чем не фиксируйся, ничего не оценивай. Так же как физическая рана на теле тяготеет к заживлению, так и все душевные процессы направлены на исцеление.

Искать опоры для себя. Ресурсы. Маленькие радости.

И, наконец (это специально в самом конце), если есть шевеление души в сторону детей не из чувства вины, а из любви, то посмотреть, что самое маленькое, простое и радостное мы можем сделать вместе? По силам? И делать это по возможности.

Давай немного поговорим о теневой стороне материнства…

Теневое материнство — это та его часть, в которой обычно ни социум, ни сама мама не любят признаваться, о чем не просто не принято говорить, но и как будто переживать такие его стороны стыдно, запретно. Например, усталость от ребенка, радость при сбегании от него на работу или в кафе с подружкой. Но это самый мягкий пример. Пожестче — злость на ребенка, раздражение на него, непринятие каких-то черт его характера, вина перед ним за какие-то провальные вещи в материнстве. Еще глубже — ревность к ребенку относительно мужа или собственных родителей, зависть и даже равнодушие. Или такое чувство, когда ты точно знаешь, что тут могло бы быть больше любви, особенно если есть сравнение с другим ребенком.

Красота теневого материнства в том, что именно тогда, когда признаешь табуированное и стыдное, начинаешь разбираться с этим, смотреть на свои чувства и проживать их, то высвобождается очень много ресурса и любви к ребенку. Отношения в результате становятся более живыми, искренними, глубокими и близкими. Да и к самой себе мама тоже становится ближе.

Если мама понимает, что не любит одного своего ребенка или что одного ребенка любит меньше остальных, насколько важно быть честной с самой собой и признать это? И что вообще делать с этим чувством?

Неизмеримо важно, это главная отправная точка, с которой необходимо начинать движение в сторону любви: признать ее отсутствие. Но тут очень важно оговориться: поток от матери к ребенку есть всегда, просто он может быть заблокирован. И тогда уместнее говорить не об отсутствии любви, а о нарушенной привязанности и разбираться с причинами этого.

Сейчас очень много говорят о теории привязанности с точки зрения ребенка, с точки зрения здорового воспитания. На мой взгляд, не менее важно рассматривать, что формирует привязанность самой матери к ребенку, как можно ее реабилитировать и укреплять. Сейчас я пишу книгу именно об этом: «Я не люблю своего ребенка, или О реке, которая всегда есть».

Как найти силу в тщетности, когда мама понимает, что она чего-то не дала своим детям, не дает и уже не даст? Например, у детей нет папы, или бабушек, или отдельной комнаты, о которой они мечтают, или она не может исполнить их мечту и вывезти их на море, или купить собаку или еще что-то. Как не утонуть в чувстве вины и не провалиться в ощущение «я плохая мать»?

Обычно у нас за такими идеями — иметь полную семью, отдельную комнату, ездить на море и т.д. — стоят какие-то смыслы. Например, за морем — здоровье, за папой — родительская любовь, цельность самовосприятия, может быть, половая идентичность в ситуации матери-одиночки с сыном. И когда мы смотрим в корень этого смысла, становится понятно, что жизнь значительно шире наших представлений о ее устройстве. И тогда ясно, что можно трижды в год ездить на море, но вести такой образ жизни, что там никаким здоровьем пахнуть не будет. Можно жить в полной семье, но с отсутствующим на работе или эмоционально холодным папой или папой-агрессором, который уж точно никак не способствует тому, что ребенок чувствует себя любимым. Но также становится видно, что эти смыслы можно обеспечить массой иных вещей. Питанием, закаливанием, если мы говорим о физическом здоровье. Собственным теплом, другими любящими и важными для ребенка взрослыми. А сами вожделенные формы можно нагнать, жизнь-то очень долгая. Если нагнать невозможно, то отгоревать эту невозможность. Это не конец света именно потому, что возможностей компенсации — миллион.

И еще момент. Часто мы сами очень драматизируем, представляя за ребенка, как много он теряет и как, бедняжка, страдает. Но в реальности ребенок знать не знает, как может быть по-другому. Для него его жизнь — норма, и совершенно не факт, что он в ней несчастен.

Марьяна, ты счастлива?

Да. И нет. Я очень долго шла к состоянию, когда ты довольна своей жизнью, а приливы вдохновения и мурашек случаются сами по себе. Когда есть какая-то устойчивость, позитивный фон как база, норма каждого дня. Когда есть радость, наслаждение. И в этом смысле я счастлива. Но есть вещи, которые я претерпеваю, от которых мне грустно. Мне очень не хватает мужа. И сказать, что я счастлива в значении «мне ничего не надо» и «все в моей жизни совершенно», я не могу.  Но могу сказать, что я люблю ее, жизнь, и себя в ней. И мне в удовольствие каждый день.

Беседовала Елена Сай

Фото: Ирина Осташкова