Оптинские старцы

Кай­ся, сми­ряй­ся, сест­рам ус­ту­пай — что мож­но, и не осуж­дай дру­гих — все с не­мо­ща­ми.

Приз­на­ком сми­ре­ния и гор­дос­ти да бу­дет для те­бя сле­ду­ю­щее: вто­рая всех за­зи­ра­ет, уко­ря­ет и ви­дит в них чер­но­ту, а пер­вое ви­дит толь­ко свою ху­дость и не дер­за­ет су­дить ко­го-ли­бо.

Ос­но­ва­ние мо­на­шес­кой-жиз­ни — сми­ре­ние. Есть сми­ре­ние — все есть, а нет сми­ре­ния — ни­че­го нет. Мож­но да­же без вся­ких дел од­ним сми­ре­ни­ем спас­тись.

Не­об­хо­ди­мо, что­бы вся­кое-де­ла­ние раст­во­ре­но бы­ло сми­ре­ни­ем: мо­лишь­ся ли, пос­тишь­ся ли, укло­ня­ешь­ся ли от све­та или ис­пол­ня­ешь пос­лу­ша­ние — все-де­лай ра­ди Бо­га и не ду­май, что-де­ла­ешь хо­ро­шо.

Не­тер­пе­ние на­ше пред стар­ши­ми по­ка­зы­ва­ет на­шу не­мощь и не­и­ме­ние сми­ре­ния, до ко­то­ро­го мы с то­бою еще не дос­тиг­ли и да­ле­ко отс­то­им….

Тщес­ла­вие бы­ва­ет от не­дос­тат­ка сми­ре­ния. Че­ло­ве­ка сми­рен­но­го ни­ка­кие скор­би не по­бе­дят, не па­дет он, так как, сми­ря­ясь, на­хо­дит, что за гре­хи свои дос­то­ин еще и боль­ше­го на­ка­за­ния. Сми­рен­ный упо­доб­ля­ет­ся че­ло­ве­ку, пост­ро­ив­ше­му дом свой на кам­не: и сни­де дождь, и при­идо­ша ре­ки, и воз­ве­я­ша вет­ри, и на­па­до­ша на хра­ми­ну ту, и не па­де­ся, ос­но­ва­на бо бе на-ка­ме­ни (Мф. 7, 25).

Не тог­да мы по­чи­та­ем­ся сми­рен­ны­ми, ког­да толь­ко са­ми се­бя уни­чи­жа­ем, но ког­да, быв уни­чи­же­ны от дру­гих, без сму­ще­ния при­ем­лем, яко до­стой­ные то­го. Так же ду­шев­ное на­ше бесп­ло­дие не­воль­но долж­но нас низ­во­дить в глу­би­ну сми­ре­ния, и страс­ти, му­ча­ю­щие нас, та­кое-ж про­из­во­дят действие.

Дерз­ка и сме­ла от сме­ха, — стра­ха Божь­е­го, ста­ло быть, нет.

Гос­подь дол­го­тер­пит. Он тог­да толь­ко прек­ра­ща­ет жизнь че­ло­ве­ка, ког­да ви­дит его го­то­вым к пе­ре­хо­ду в веч­ность или же ког­да не ви­дит ни­ка­кой на­деж­ды на его исп­рав­ле­ние.